предстояло разгромить.
Хорошо запомнились последние перед началом наступления недели.
За годы войны мне довелось видеть всякое, если говорить о состоянии духа и настроении солдат. Обычно они, не зная ни о каких приказах и директивах высоких командных инстанций, а только приглядываясь к тому, что происходит вокруг, верно угадывали приближение больших событий и по-своему на них реагировали.
Однажды, к примеру, под Ржевом в январе 1942 года дивизия, в которой я был военным комиссаром, готовилась к наступлению. Настроение у бойцов было не то чтобы подавленное, но и не мажорное: известно, как тяжело шли бои у Ржева в ту лютую зиму. К нам тогда приехал писатель А. А. Фадеев, его провели в один из полков, где он толковал с бойцами. Я присутствовал при этом, уловил какую-то настороженность солдат, суровость их слов и, оставшись наедине с писателем, намеревался ему кое-что пояснить. Но Фадеев, оказалось, сам очень точно оценил настроение людей и с улыбкой сказал:
— Когда мы вели разговор с красноармейцами, комиссар, их души и мысли, чувствовалось, уже были на поле боя. Этим людям нужно верить. Они не подведут…
Вот и в эти июльские и августовские дни 1945 года солдаты и офицеры нашей армии — и те, кто прошел через огонь войны на западе, и те, кто служил здесь, на Дальнем Востоке, или прибыл в эшелонах пополнения, — своими мыслями устремлялись за черту наших палаточных городков и учебных полей, уже видели себя в боях.
Такое настроение складывалось не только под влиянием памятного каждому длинного списка злодеяний японских империалистов в отношении как нашей, так и других стран. Кстати, особо острое чувство возмущения, ненависти к ним испытывали ветераны-дальневосточники. Ведь все годы Великой Отечественной войны они почти ежедневно воочию сталкивались с провокациями, чинимыми японцами вдоль всей нашей границы, — то это был обстрел или облет самолетами нашей территории, то демонстративное продвижение к линии границы целых подразделений, то озлобленные выкрики в адрес советских воинов из громкоговорящих установок… И чем грознее были вести с полей сражений с фашистскими захватчиками на западе, тем изощреннее становились провокации из-за маньчжурской границы.
Но, повторяю, не только естественное чувство возмездия формировало боевое настроение наших солдат. В основе всего лежало сознание, что разгром японской армии означал конец войны, возвращение к мирному труду — главному занятию человека. Прежде всего это звало воинов через все трудности и опасности вперед, к победе.
Укажу еще на одну особенность настроения наших воинов в те дни — на полную их уверенность в победе над врагом. Она зиждилась на крепком основании — могучей силе Красной Армии, только что одолевшей гитлеровские полчища на западе, мощи ее первоклассного оружия. Здесь, в выжидательном районе, каждый из нас с удовлетворением видел сосредоточение полков и дивизий всех родов войск, главным образом танковых, да к тому же еще вооруженных грозными тридцатьчетверками, которых на Дальнем Востоке раньше вообще не было.
Наступать на своем направлении нам предстояло вместе с 6-й гвардейской танковой армией, передислоцированной из-под Праги и уже имевшей большой опыт действий в горно-степной местности. Да и наша армия имела 450 танков и САУ, более 200 гвардейских минометов, большое количество артиллерии, технических средств.
Понятно, что в ходе воспитательной работы с воинами мы укрепляли у них, особенно у невоевавшего молодого пополнения, чувство оптимизма, веру в силу нашего оружия.
Но наряду с этим приходилось преодолевать и легковесные, шапкозакидательские представления у некоторой части солдат и даже офицеров, считавших японскую армию слабой, заведомо обреченной на поражение.
Военный совет армии специально обратил внимание командиров и политорганов на необходимость изжития таких настроений. Мне не раз пришлось выступать перед разными аудиториями, разъяснять, какими бедами чревата недооценка противника, напоминать кое-какие неприятные факты, знакомые мне по финской войне. В этих беседах всегда убедительно звучали ленинские слова, которые я приводил:
«Самое опасное в войне… недооценить противника и успокоиться на том, что мы сильнее. Это самое опасное, что может вызвать поражение…» [7]
Наши большие боевые возможности и бесспорное моральное превосходство над противником могли воплотиться в победу не сами по себе, а только в результате усилий командиров, штабов, политорганов, служб материального обеспечения по подготовке войск к наступлению, которую предстояло завершить в ограниченное время, в непривычных климатических условиях.
Начало завершающему этапу подготовки армейской наступательной операции положило совещание командиров, начальников штабов и начальников политорганов корпусов, дивизий, бригад и отдельных частей, проведенное Военным советом 20 июля.
Командующий армией изложил на нем замысел операции, свое предварительное решение и основные задачи корпусов и соединений усиления на наступление. Были даны установки по главным вопросам подготовки войск к боевым действиям, сводившиеся к следующему: разъяснить личному составу политический и военный смысл предстоящей кампании; довести до войск боевую задачу, добиться уяснения каждым воином необходимости стремительного наступления и преодоления любого сопротивления противника; использовать каждый час на физическую закалку личного состава и подготовку к действиям в горах как днем, так и ночью, усилить питание воинов в целях полного восстановления их физического состояния, ослабленного во время марша; подготовить к наступлению боевую технику и автотранспорт, усиленно тренировать водителей в действиях на резко пересеченной и горной местности; продолжать изучать противника, его вооружение, технические средства, тактику и приемы борьбы, систему обороны на халун-аршанском и солуньском направлениях.
Установки Военного совета были положены в основу разработанных штабом и политотделом армии конкретных планов боевой и политической подготовки воинов. Деятельность управления армии была переключена на проведение предусмотренных планами важных мероприятий, на помощь частям и соединениям. Мы с генералом И. И. Людниковым большую часть времени были в войсках. Не было дня, чтобы мы не присутствовали на учениях, сборах, семинарах, не беседовали с офицерами и бойцами.
В те страдные, полные напряжения дни весь офицерский состав днем и ночью находился среди воинов. На ежедневных полевых тактических учениях командиры отрабатывали взаимодействие стрелковых подразделений с танками и артиллерией, накапливали умение быстро развертывать подразделения для встречного боя, опережать противника в захвате выгодных рубежей, действовать в обход укрепленных пунктов. Учили, как преодолевать речные преграды, лесные завалы и минные поля. Офицеры делились с невоевавшими солдатами и сержантами знаниями, боевым опытом; основным методом обучения стал личный пример. Отношение к учебе у всех было очень серьезное.
Еще неделей раньше степь, окружающая Тамсаг-Булак, поражала меня своей первозданной тишиной, однообразной бескрайностью. Теперь, наверное впервые за века, она удивительно оживилась. Везде двигались люди и машины, слышались громкие команды, урчали моторы.
На наших глазах здесь, на самом краю монгольской земли, развернулась настоящая боевая
